Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]
— Уйди с дороги, зараза, — мягко сказал он, — потом я займусь с тобой вплотную. — Но эта Пенелопа — как просила называть себя в последнем в этой жизни бою дама сердца Врангеля — Одиссея — провела Дыбенке Заднюю Подсечку, и пока он еще падал на спину, накинула на ногу петлю, а другой конец веревки перебросила через балку на восьми-десятиметровой высоте — таким образом, подвесив его, как тушу старой коровы:
— Англичане говорят, что старые вкусней и лучше, даже если они не Абердин Ангусы, если их так подержать полгода при точно поддерживаемой температуре. — Оно и понятно, в собственном соку, конечно:
— Лучче.
— Съел? — спросила она, всматриваясь в высоту. — Пусть тебя самого съедят через полгода, али через семь месяцев.
— Почему через семь? — спросил сверху Дыб.
— Ты как был, так и останешься: недоношенным. И за эти слова Камергерше-Пенелопе пришлось расплатиться:
— Фрай покарачился и выплюнул еще одну жертву цивилизации, Коллонтай, которая имела с Дыбенкой прямую связь при прежней жизни. Коллонтай — как последыш после хорошо выношенных Трех Богатырей — видимо, не могла долго жить, поэтому убила Камер прямо со стойки, на которую она вся еще в слюнях Фрая забралась на всех четырех лапах, как каракатица, и:
— Четырьмя брошенными с удивительной точностью шампурами, как фирменными пулями, пронзила тело Пенелопы в левое, в правое легкие, а потом ниже, в печень и что у них есть еще там. Одиссей бросил бумеранг, отсекший голову Кали полностью. И целиком положил, но не перед Фраем, а перед Эспи. Из чего некоторые сделали логичный вывод:
— Значит раньше она на него работала. Хотя еще более логично предположить, что:
— Ты следующий. Эспи попросил одного из богатырей, чтобы он взял с собой и второго:
— И идите и принесите мне голову Вра.
Первым богатырем был Яша Сверло, а вторым Мишка Япончик, ибо другие — убитые недавно, или только сегодня — ишшо не созрели, как хорошие Абердин Ангусы для:
— Нового потребления. Хотя Мишка Япончик свалил отсюдова и не очень давно. Но как-то пролез без очереди, а из-за этого был не так силен, как другие богатыри, поэтому Лева Задов с одной рукой, которой и подозвал Мишку, сказал:
— Ты эта, никуда не ходи, ладно? — И провел Дэмет — Удар по Пяткам противника, но не в падении, а:
— Присев в полушпагате.
— Исполнил, как похвалил Леву Задова Эсти из-за стойки:
— Брейк-Данс в некотором роде. Мишка ударился головой об угол четырехместного стола, и опять покину сей мир вечного благоденствия, как сначала успел подумать он, а потом, естественно, что:
— Мир шантажа и обмана.
Яша Сверло с двумя двадцатизарядными маузерами и двумя мечами — один из них был меч Хаттори Ханзо — пошел на Врангеля, но вперед выступил Дроздовский-Ахиллес, специалист по сражению на мечах. Яша хотел сказать:
— Мы так не договаривались, но не спросил, так как прочитал ответ в голубых глазах Дроздовского:
— Мы вообще ни о чем не договаривались. Сверло расстрелял оба маузера, то приседая, то прячась за столами и стульями, продвигаясь вперед короткими перебежками, но ни разу не попал в Дроздовского.
— Жаль, — сказал Яша, поднимаясь во весь свой богатырский рост, снял очки, подошел, передал их все еще блюющему кровью и пулями Фраю, — но я не мог не попасть с такого расстояния. Действительно, некоторые пули попали в цель, но не туда, куда не знал Сверло. Но, даже не все бывшие покойники знают, что стрелять надо в пятку. Они побежали друг на друга, Яша не стал ждать полного контакта, бросил свой Хаттори Ханзо. Дро отбил свистящий в теплом воздухе ресторана клинок так, что он изменил направление, полетел вверх, и воткнулся в ту же балку — только с другой стороны, ближе к окнам — на которой висел Дыбенко. Второй меч, который был у Сверло, Дроздовский просто перерубил пополам. Согнул противника ударом с солнечное сплетение, и поставив еще ниже, на колени, отошел, так сказать:
— На минуту, — вырвал у стула, на котором раньше сидела Камергерша, ножку и воткнул ее в левое плечо Сверло. Яша вскрикнул, как будто никогда и не был еще покойником, широко открыл рот, как будто хотел поймать космическую энергию, идущую с Альфы Центавра, но. Но он там никогда не был, увы. Ахиллес отвернулся и пошел к столу, за которым сидел Врангель, и который хотел спросить его:
— Почему ты не добил его, друг? — Но в этот момент меч Хаттори Ханзо сорвался с неба и, сверкнув, как молния в пыльном летнем луче солнца, разрядился в середину груди Яши Сверло.
— После таких ударов не оживают даже после двенадцати-суточных отпеваний перед похоронами, — сказал Эспи, и попросил дать ему:
— Тоже что-нибудь, или что-либо для снятия, а точнее, наоборот:
— Для поддержания нервного напряжения. И получил Это.
— Вот из ит? — спросил он.
— Мих либе дих, — ответила Ника Ович, которая, наконец осмелились подойти к стойке бара, и передала ему футляр из кости акульего языка.
— Что это? — еще раз спросил Эспи.
— Это подарок, — ответила она, и было ясно по ее тону, что там:
— Не граната, — а как пошутил Эсти:
— Что-то получше.
— Это трубка! — воскликнул Эспи, вынимая ее, хотя и с трудом из футляра: было ясно, что другой бы вообще ее не вынул.
— Кто попадает на язык акуле, с загнутыми назад, в сторону пасти шипами-крючками — тот уже тю-тю.
— Что, назад возвращается? — улыбнулся Эспи и раскурил ее.
— Нет, конечно, а если и возвращается, но не вперед, а только взад.
— Че-ре-з-з жопу — это харашо. И Эс правильно понял:
— Если он раскурил трубку — кто-то должен умереть. Он посмотрел на Фрая, который теперь сидел на стуле рядом с восьмизарядной кофеваркой венгерско-немецкого производства, и ждал, когда она, наконец, раскочегарится, чтобы выпить, как поется:
— Дайте мне сразу два двойных. Жаль, но таких даже пуля не берет сразу. И Эсти посмотрел сначала на стол у отсутствующего сейчас и до сих пор оркестра, покачал головой тоже с сожалением, и уставился на Нику Ович, с улыбкой ожидавшую благодарности в виде зачисления в кавалерию полосатых, на должность начальника контрразведки.
— Вы танкист-ка?
— Да, сэр, перебежчица.
— Пере — это плохо. Почему сразу нельзя было понять, где правда, а где ее ложь?
— Дак попала по распределению.
— С рождения, что ли? Графиня? Говори правду, потому что сейчас я очень хочу графиню.
— Да, но, к сожалению, нет.
— Не могла соврать ради меня?
— Могла.
— Почему тогда не сказала правду? Ибо правда — это наше искреннее желание. Или действительно не хочешь?
— Я не против, более того: всегда.
— Это мало, быть непротив, а надо быть только за меня.
— Хорошо, как сказал поэт:
— Будем-м. И Эспи отвел — шли с разных сторон перегородки, так как он был в баре, а она в зрительном зале — Нику Ович в банкетный зал, где еще стоял, тазик с мадерой Распутина и несколько посыпанных неизвестно чем, марципанов.
— Только бы он не вернулся сюда невовремя, и не помешал мне, — сказал вслух Эс, испугавшись, что это может случиться на самом деле.
— Кайф и так редок, поэтому боязно, когда его ломают.
— Мне сесть, или встать как-нибудь? — спросила Ника, закрывая дверь.
— Да, именно, встань, плииз, на стол, — сказал Э. А когда она залезла, шагнув сразу одной ногой на его крышку — и как ей почему-то почудилось:
— Как на крышку гроба, — проблеял:
— А теперь прыгай! Ну! Ну-у! Ну-у-у! Ей так хотелось сказать:
— Не запряг ишшо, что ты нукаешь. — Или:
— Мычи громче, — но она скрепя сердце, прыгнула. И только уже в полете поняла, что перед ней та же пропасть, что разверзлась перед свиньями в Писании, а ведь и они знали, что:
— Не хочется, — а всё равно прыгнули. Еще можно вырваться, подумала Ника, но после двух-трех попыток поняла, что эту сеть ей не разорвать. Это был акулий язык с закорючками, направленными только в зад. Только казалось, что можно легко снять себя с закорючки, но нет, тут же почти другая подоспевала на помощь той, с которой удалось слезть, и переправляла дальше, дальше вглубь пропасти.
— Но зачем? — все же решила она спросить, в надежде, что ее тем не менее поймут.
— Так мы всегда будем вместе, — ответил Эс, и добавил: — Я влюбился в тебя, как в твой подарок — трубку войны, и так мне больше не нужны будут женщины.
— Но где мои права? — хотела еще успеть заикнуться Ника Ович, но Эс подбодрил ее:
— Небось, небось, иногда ты будешь выходить в чисто поле и ловить лошадей.
— Отлично.
— Вот это правильно, а теперь иди и приведи мне сюда коня.
— Э-э, я-я, еще понимаю, где взять коня, но как мне выйти, если твой мудрый язык меня не выпускает из своих цепких лап, как пес Цербер из подземного царства?
— Так естественно.
